![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
16-е, Пурим. В том, что он совпадает с другими событиями, усматриваю известное изящество.
О Пуриме ещё год назад подозревала очень смутно. Оказавшись координатором проектов большой хоральной синагоги, была среди других поставлена перед самолюбивой задачей: освоить экстерном азы еврейской традиции - организовать Пурим в «Книгах и кофе». Управилась, наелась гоменташей – и даже одела солиста в приличествующий лапсердак. Моя биография пополнилась ещё одним экзотическим функционалом - память, переварив издержки работы в религиозной организации, сохранила, как бывает, только хорошее: феерическую красоту мавританского стиля, детишек на роликах, музыкальные вечера в молельном зале, куда выглядывала с женской галереи, и возможность свободно курить, приставая с вопросами к помощнику главного раввина. Опыт синагоги добавил к мысли, что я недостаточно зрела, чтобы, с закрытыми глазами, полноценно примкнуть к окончательной религии. Не пройден, видимо, путь, где происходит гармоническая стыковка аналитического ума с эмоциональной категорией веры, и моё представление о нравственном законе мечется, не понимая, почему, имей его, следует исповедовать это, а не то.
На сегодняшний день моя вера называется «нравственный закон» и вполне индивидуалистична. В соответствии с ним я беззаботно крашу яйца и пеку куличи, леплю гоменташи, концептуально целуюсь на Пасху и затариваюсь мацой – пусть не кошерной, из Спара. Ритуальная составляющая религий мне мила, а утешение «Бог – один: провайдеры разные» всегда держу в уме. На мой взгляд, это тот случай, когда форма, до которой я охотница, уступает содержанию. Из еврейской традиции мне бесконечно близок принцип отсутствия мессианства: не вербовать в свою веру тех, кто в ней не рождён, из христианской – рефлексии и заповеди, на которых стояла и стоит классическая русская литература. Базисом моей конфессиональной всеядности становится эстетика национальной кулинарии в сопровождении историй, сказок, мифов, которыми полна любая религиозная культура. Не думаю, что я вопиющая грешница: по внутреннему ощущению, главное – бытие, а не декор. Так что сегодняшние под руководством Давида Артёмовича «уши Амана» оказываются в высшей степени естественны и вполне съедобны.
О Пуриме ещё год назад подозревала очень смутно. Оказавшись координатором проектов большой хоральной синагоги, была среди других поставлена перед самолюбивой задачей: освоить экстерном азы еврейской традиции - организовать Пурим в «Книгах и кофе». Управилась, наелась гоменташей – и даже одела солиста в приличествующий лапсердак. Моя биография пополнилась ещё одним экзотическим функционалом - память, переварив издержки работы в религиозной организации, сохранила, как бывает, только хорошее: феерическую красоту мавританского стиля, детишек на роликах, музыкальные вечера в молельном зале, куда выглядывала с женской галереи, и возможность свободно курить, приставая с вопросами к помощнику главного раввина. Опыт синагоги добавил к мысли, что я недостаточно зрела, чтобы, с закрытыми глазами, полноценно примкнуть к окончательной религии. Не пройден, видимо, путь, где происходит гармоническая стыковка аналитического ума с эмоциональной категорией веры, и моё представление о нравственном законе мечется, не понимая, почему, имей его, следует исповедовать это, а не то.
На сегодняшний день моя вера называется «нравственный закон» и вполне индивидуалистична. В соответствии с ним я беззаботно крашу яйца и пеку куличи, леплю гоменташи, концептуально целуюсь на Пасху и затариваюсь мацой – пусть не кошерной, из Спара. Ритуальная составляющая религий мне мила, а утешение «Бог – один: провайдеры разные» всегда держу в уме. На мой взгляд, это тот случай, когда форма, до которой я охотница, уступает содержанию. Из еврейской традиции мне бесконечно близок принцип отсутствия мессианства: не вербовать в свою веру тех, кто в ней не рождён, из христианской – рефлексии и заповеди, на которых стояла и стоит классическая русская литература. Базисом моей конфессиональной всеядности становится эстетика национальной кулинарии в сопровождении историй, сказок, мифов, которыми полна любая религиозная культура. Не думаю, что я вопиющая грешница: по внутреннему ощущению, главное – бытие, а не декор. Так что сегодняшние под руководством Давида Артёмовича «уши Амана» оказываются в высшей степени естественны и вполне съедобны.
